История заселения острова Пасхи

Историю появления на острове Пасхи первых жителей можно восстановить в какой-то мере только по фольклорным преданиям. В них довольно подробно рассказывается о том, как предки рапануйцев, жившие на легендарном острове Хива, следуя совету местного «оракула», вождя арики ити по имени Хау Мака, предсказавшего гибель их страны от навод­нения, отправились на поиски необитаемого, пригодного для жизни ос­трова, который уже успела посетить душа Хау Мака. Само название Хива означает для рапануйцев «внешний мир» [Routledge 1919, 268] и одновременно страну тьмы, обиталище душ предков и не может считаться названием настоящей прародины рапануйцев. Анализ рапануйского фольк­лора показывает, что направление и характер миграционных волн рапануйцев можно сопоставить с сообщениями памятников фольклора других полинезийцев и данными археологии.

Полинезийцы издревле были отважными мореходами, чьи быстроход­ные ладьи задолго до Магеллана бороздили Тихий океан во всех направ­лениях. Ладьи самоанцев, тонганцев, таитян, гавайцев достигали в длину 60 и даже 90 футов, лодки жителей западных островов Туамоту и Мар­кизских — 50 футов. Большие длинные ладьи с балансиром были прис­пособлены для каботажных плаваний. В дальние плавания полинезийцы отправлялись на больших двойных ладьях-катамаранах, (иногда пло­тах), длиной 100—150 футов, соединенных палубой-настилом. Они отличались большой грузоподъемностью и могли вмещать 200—300 чело­век вместе с необходимыми для плавания припасами. Лодки имели вы­со­кие нос и корму, оснащались мачтой с непринтовым или латинским па­ру­сом из тонкой циновки, веслами-гребками и рулевым веслом, каменны­ми якорями и ковшами для вычерпывания воды. Все части корпуса двой­ной лодки были очень легкими, и их можно было заполнить так, что они «погрузятся в воду до самой платформы, и при этом можно не опасаться, что ее зальет водой. Точно также невозможно их затопить ни при ка­ких обстоятельствах, пока они скреплены вместе. Поэтому эти каноэ при­меняют не только для перевозки груза — они пригодны для дальнего пла­вания» — писал капитан Дж. Кук [Кук 1964, 238—239]. В условиях Океа­нии лодки могли развивать скорость до 8 узлов и покрывать рассто­я­ние до 140 миль в день (в штиль команда шла на веслах). Расстояние от Таи­ти до Гавайских островов они преодолевали примерно за 16 дней, от Таити до Новой Зеландии за 17, от Нукухива до Гавайев за 13 дней [Hey­en 1962]. Полинезийские мореходы обладали большими астрономиче­ски­ми познаниями и навигационными навыками и во время плаваний ориентировались по положению солнца и звезд, направлению ветра, течений, по цвету воды, движению косяков рыб и полету птиц. Пользуясь палкой и свинцовым отвесом, они умели по звездам определять широту и, вероят­но, долготу нахождения лодки [Golson 1962]. Морские странствия, «воль­ные» или «невольные» были основной чертой жизни полинезийцев разных островов. Лодки часто уносило штормом от родных мест, семьи и целые кланы отправлялись в океан, чтобы найти новый необитаемый ос­тров, на котором можно будет поселиться. Мотивы плаваний были в основ­ном экономические — торговля, поиск новых мест лова рыбы, черепах, сбора жемчуга, раковин. К миграциям вынуждали перенаселенность островов, стихийные бедствия (затопление земель, засухи, неурожаи), и поражения в междоусобных войнах.

Истоки полинезийской общности следует искать в области распростра­нения древних популяций Юго-Восточной Азии и Индонезии. Там, на юго-восточном побережье современного Китая, более 5 тысяч лет назад в зоне контактов монголоидной и негро-австралоидной рас берут свои истоки малайско-полинезийские народы и их языки [Suggs 1960, 1961; Тумаркин 1970; Беллвуд 1986]. Там были окультивированы многие из завезенных в Океанию растений, а также одомашнены первые животные. На рубеже 2—3 тысячелетий до нашей эры началось интенсивное рас­селение малайско-по­ли­не­зий­ских народов по разным регионам Южной и Юго-Восточной Азии. Бла­го­да­ря своим хорошим навигационным навыкам, они добрались до Филиппин, про­никли в Океанию и постепенно, планомерно заселяя ее, добрались до са­мых крайних островов на востоке Пацифики. Полинезийцы, так же как и мик­ронезийцы являются потомками древних носителей керамической куль­ту­ры лапита, существовавшей во второй половине I тысячелетия до н.э. на об­ширной территории [Беллвуд 1986]. Запад Полинезии был заселен (в основном, через Ме­ланезию) намного раньше ее восточной части (еще до нашей эры), поэтому жители Тонга и Самоа почти не сохранили легенд о заселении сво­их островов. В Восточной же Полинезии широко распространены мифы об открытии далеких островов и плаваниях великих предков. На островах Самоа и Тонга сформировалась полинезийская общность в ее современном понимании. Оттуда полинезийцы двинулись на восток и на рубе­же нашей эры заселили Маркизские острова, которые надолго стали базой их дальнейшего продвижения. Отсюда, как показывают археологические данные сначала были заселены острова Пасхи и Таити [III—V вв. н.э.), затем острова Мангарева и Гавайские (VII—VIII вв.), позднее — ос­т­рова Кука и Новая Зеландия (X в.). В XII—XIII вв. на Гавайи направились еще две волны переселенцев: с Маркизских островов и с Таити. [Elbert 1953, Saggs 1961, 1961а; Emory 1972]. Остров Пасхи, судя по данным ар­хеологии, этнографии и фольклора, был освоен несколькими волнами пе­реселенцев, скорее всего с Маркизских островов и острова Мангарева, каж­дая из которых вносила в его культуру свои инновации. Материальная и духовная культура острова Пасхи, весьма консервативная и архаич­ная, имеет наибольшее сходство с культурой островов восточной Полине­зии — Туамоту, Маркизских, Новой Зеландии. Помимо этого рапануйская культура представляет собой генетическое единство, не допускающее искусственного вычленения острова Пасхи из общеполинезийского кон­текста. Ни до, ни после ранних полинезийских поселенцев на нем не было других иммигрантов, которые могли бы оказать серьезное влияние на культуру рапануйцев [Thomson 1891; Knoche 1925; Metraux 1940; Eng­lert 1948; Barthel 1974]. Согласно одной из новейших гипотез маркизцы сна­чала добрались до Северной Америки в районе Панамы, а затем, совершив серию каботажных переходов вдоль побережья Южной Америки, вернулись в Полинезию, открыв остров Пасхи [Gill, Haoa, Owsley 1997]. Тем не менее, американо-океанийские связи существовали издавна (начи­ная с VIII в.) и тоже могли оказать некоторое влияние на культуру остров, однако не изменили коренным образом ни антропологического типа ра­пануйцев, ни полинезийской сущности их культуры. Возможные плавания южноамериканских индейцев не оставили заметного следа ни в язы­ке и материальной культуре его обитателей, не оказали воздействия ни их духовную жизнь. Сходные мотивы в искусстве, конвергентность реа­лий объясняются не экспансией колонизаторов из области высоких куль­тур Анд, а воплощением в материальной и духовной культуре аналогичных идей, верований и представлений.

Предпринимая рискованное морское плавание, вожди полинезийцев заранее знали, где примерно лежат плодородные незаселенные остро­ва. Этим объясняется появление в фольклоре мотива вещего сна об обе­тованной земле, наподобие сна Хау Мака. В своих ладьях переселенцы везли семена и черенки культурных растений, которые потом высажи­вали на новых островах. Подробный рассказ о снаряжении лодок в даль­нее плавание с тем, чтобы поселиться на острове Пасхи приводится и в разных фольклорных версиях рапануйцев. Вождь Хоту Матуа отправил­ся на поиски незаселенного острова, потерпев поражение в междоусоб­ной борьбе (по другим версиям из-за того, что его родной остров Хи­ва стал погружаться в океан). Сначала он выслал семерых разведчиков, которые нашли остров Рапа-Нуи, увиденный во сне Хау Мака. Поддан­ные Хоту Матуа погрузили в две ладьи корзины с ямсом, бататами, клубнями таро, бананами. Они взяли черенки всех культурных растений своей земли, сахарный тростник, а также птиц, кур, свиней и даже калебасы с мухами, которые олицетворяли духов природы и символизировали благополучие народа [Barthel 1974; Федорова 1988, 5—12, 62—64]. По­линезийцы имели высокоразвитое земледелие, они возделывали 27 ви­дов культурных растений, почти все из которых, кроме батата, имеют азиатское происхождение.

Ценные археологические материалы и наблюдения были получены на острове Пасхи еще в конце XIX—первой половине ХХ вв. У. Томсоном, К. Раутледж, А. Лавашери, А. Метро, С. Энглертом и др. Норвежская экспедиция, работавшая на острове Пасхи под руководством Т. Хей­ер­дала в 1955—1956 гг., предложила для него весьма раннюю дату заселе­ния, полученную при помощи радиокарбонного анализа, — 386 ± 100 г. н.э. Новые радиокарбонные да­тировки 1968 г. подтвердили правильность даты около 400 г. н.э. [Ayres 1971].

Легенды острова сообщают, что на Рапа-Нуи одновременно или спус­тя какое то время после прибытия Хоту Мату, приплыла еще одна груп­па переселенце — их называли ханау еепе («аса тучных» или «линно­ухие» в отличие от потомков людей Хоту Матуа — ханау момоко («раса тонких») или «короткоухих». Спустя много лет после смерти Хоту Ма­туа, остров оказался поделен между его потомками и «длинноухими», имен­но последним фольклор приписывает возведение больших каменных статуй на платформах аху. Возможно, что «длинноухие» были осевши­ми на острове Пасхи ареоями, членами тайного союза Полинезии, ба­зи­ровавшегося на Таити и поклонявшимся воинственному богу Оро. Ха­нау еепе угнетали «короткоухих», которые наконец восстали и сбросили сво­их врагов в пылающий ров — «Ко те уму о те ханау еепе» — («Зем­ля­ную печь ханау еепе»). Лишь один из «длинноухих» был пощажен, не­ко­торые современные островитяне возводят к нему свои генеалогии.

Т. Хейердал и археологи норвежской экспедиции делят историю ос­трова Пасхи на три периода: ранний — 400—1100 гг., средний — 1100—1680 гг. и поздний — 1680—1868 гг. Деление это базируется в основном на особенностях архитектурных изменений церемониальных платформ аху (их на острове около 2500), которые рассматриваются в качестве инди­каторов главных событий в культурной истории. Аху первого периода пред­ставляли ысобой платформы-алтари хорошей кладки без захоронений внутри, статуй на них, видимо, не ставили. Они были обращены высокой передней стеной в сторону берега. Многие культовые сооружения первого периода ориентировались на точки восхода и захода солнца, равноден­ствия и солнцестояния, и принадлежали к той же культуре, что и ритуаль­ное поселение Оронго — центр церемоний связанных с культом верхов­ного бога Макемаке [Heyerdahl 1976, 164; Liller 1988, 1990]. К раннему периоду можно отнести две аху — в Винапу и Тахаи [Archaeology… 1961, Golson 1962; Ayres 1971]. Позднейшие раскопки показали, что начало среднего периода должно быть отнесено к XIV в. Более поздние дати­ровки были получены для аху Акиви, Винапу, Тепеу, а статуи датируются примерно 1350 г. [Esen-Baur 1983, 1989].

Аху среднего периода обращены в сторону внутренних районов ос­тро­ва. На них стояли монументальные каменные статуи (точнее бюсты), изоб­ражавшие вождей. Эти аху были местом вторичного захоронения — в их ниши складывали черепа и кости. Вершиной строительного мастерства жителей острова Пасхи является аху Винапу-I, прекрасной кладки, хо­рошей облицовки с ошлифованными плитами фасада и шестью каменными моаи, сооруженная около 1500 г.

В поздний период аху превратились в погребения. В особые ниши по­мещали останки покойников и засыпали их камнями. Завернутые в океа­нийскую лубяную материю — тапу останки клали также под камни раз­рушенных аху или под обломки упавших с них статуй. Установка статуй на аху прекратилась.

На зарождение ранней государственности указывают также генеало­гии вождей, величественный пантеон вождей и знати (погребальные аху с каменными статуями) и иероглифическая письменность (главный приз­нак всякой государственности), которая возникла, очевидно, в период господства ханау еепе. Итогом войны «короткоухих» и «длинноухих» было падение власти ханау еепе, разрушение статуй их некрополя, пересмотр генеалогий верховных вождей и фольклорных версий, созданный в период их господства.

Первыми европейцами, высадившимися на Рапа-Нуи в апреле 1722 г. были голландцы кораблей Якоба Роггевена. Они назвали остров в честь праздника Пасхи, в первый день которого они подошли к неизвест­ной земле. От Роггевена и члена его экипажа К. Беренса были получены пер­вые сведения об острове Пасхи, его жителях, об их языке, обычаях и ка­менных статуях, увенчанных «корзинами» [Roggeveen, 1908, 12—20, 109—110]. Только 48 лет спустя, в 1770 г. к берегам Рапа-Нуи снова подош­ли европейцы — два испанских военных корабля под командованием Ф. Гонсалеса, который назвал остров Сан-Карлосом в честь своего короля и присоединил его к испанским владениям. Церемония присоединения про­исходила на северо-востоке острова, на Поике, около Рано-Рараку, в при­сутствии 800 рапануйцев и команды Гонсалеса. Под обращением к ко­ролю Испании Карлу III, несколько рапануйских вождей поставили свои подписи в виде птицы, головы лангуста и других значков, возможно пе­редававших знаки их татуировки [González 1908, 47—49].

Наступивший, в конце XVIII в. так называемый период разрушения статуй хури моаи не привел к установлению мира, а сменился новой, дли­тель­ной войной двух союзов мата острова — туу, включавшим мата ми­ру и их союзников, живших на северо-западе и хоту ити (мата тупахоту и их сателлиты на северо-востоке острова). Древние памятники пришли в пол­ный упадок, скорее всего вследствие кровавых междоусобиц, в это вре­мя употребляются обсидиановые наконечники матаа, о чем свидетельствует рапануйский фольклор.

15—17 марта 1774 г. около острова Пасхи стояли на якоре корабли ан­­глийского мореплавателя Дж. Кука, который на берег не сходил, а сведе­­ния о Рапа-Нуи и его жителях получил от нескольких членов команды, на­­правленных на остров. У англичан создалось впечатление, что остров очень беден, а состояние островитян плачевно. Рапануйцы смогли предло­­жить им лишь немного ямса, батата, сахарного тростника и нескольких мел­ких кур [Кук 1964, 295—313]. На членов экспедиции Ж.Ф. Лаперуза в 1786 г. остров произвел более благоприятное впечатление. П.А. де Лангль высадился на берег, осмотрел остров, посадил семена культурных рас­тений, привезенных из Европы, и оставил на острове домашних животных, которые вскоре были съедены рапануйцами [La Pérouse 1797, II, 82].

В начале XIX в. на острове Пасхи дважды побывали русские моряки. В 1804 г. у острова останавливался шлюп «Нева» под командованием Ю.Ф. Лисянского, составившего краткое описание острова и жизни рапануйцев [Лисянский 1947, 76—80]. Лисянский и его спутники пришли «в крайнее восхищение» при виде берегов, покрытых богатой растительностью, хороших жилищ, недалеко от которых находились плантации банановых деревьев и сахарного тростника. На юго-западе острова они видели статуи, описанные Лаперузом. Спустя 12 лет на острове Пасхи останавливался российский мореплаватель О.Е. Коцебу во время своего кругосветного плавания на «Рюрике». Сопоставив сведения Кука, Лаперуза и Лисянского, Коцебу пришел к выводу, что благосостояние островитян улучшилось, а население острова увеличилось. Однако вместо статуй, которые видели Кук и Лаперуз, Коцебу нашел только кучу камней [Коцебу 1821, I, 47—51; 1823, III, 284—286].

В течение первой половины XIX в. на остров Пасхи несколько раз заходили корабли различных государств.