Ландшафтоведение в 20 — 30-е годы XX в.

В Советском Союзе изучение естественных производительных сил стало общегосударственным делом и приобретало планомерный характер. Уже с начала 20-х годов развернулись интенсивные экспедиционные исследования, охватившие самые отдаленные и малоизученные территории. Переустройство экономики на плановых началах, создание экономических районов Госплана, а также формирование нового административно-политического устройства страны дали мощный толчок работам по физико-географическому районированию. Уже в 1921 — 1925 гг. число таких работ по отдельным республикам, экономическим районам, губерниям превзошло все, что было сделано за весь дооктябрьский период. Правда, теоретический уровень большинства исследований того времени невысок. Для детального районирования еще недоставало теоретических основ; принцип зональности оказался недостаточным. Лучшие из работ по районированию первого периода развития советского ландшафтоведения (примерно до 1930 г.) принадлежали С. С. Неуструеву (по Оренбургской губернии) и Р. И. Аболину (по Средней Азии).

Наиболее существенным вкладом в ландшафтную теорию, который дал опыт районирования 20-х годов, был принцип провинциальности. Наряду с принципом зональности он явился важным шагом к разработке учения о закономерностях региональной физико-географической дифференциации и тем самым теоретических основ ландшафтного районирования. Работами Л. И. Прасолова, В. Л. Комарова, С. С. Неуструева, Б. А. Келлера было доказано, что климат, почвы, растительность изменяются не только по широте,

но и в долготном направлении, причем одним из факторов этих изменений служит взаимодействие суши и океанов, ослабевающее к центру материка, а другим — геологическое прошлое территории, от которого зависят рельеф, состав горных пород, а также возраст ландшафта. Зонально-климатические факторы, таким образом, накладываются на области с различной геологической историей, разным рельефом, разной степенью континентальности климата. Отсюда последовали попытки выделения наряду с широтными зонами «меридиональных зон» (В. Л. Комаров) или крупных «азональных» подразделений суши (их называли фациями или провинциями).

Второе направление развития ландшафтно-географических идей в 20-е годы было связано непосредственно с детальными полевыми исследованиями, проводившимися с прикладными целями, преимущественно для выявления и оценки земель, пригодных для освоения. Многие исследователи пришли к убеждению, что наиболее плодотворные результаты при подобных целенаправленных исследованиях дает ландшафтный подход. Практически его реализация выразилась в зарождении полевой ландшафтной съемки и появлении первых ландшафтных карт. Пионерами ландшафтной съемки явились Б. Б. Полынов, который осуществил ее при изучении донских террасовых песков, Лахтинской впадины (под Ленинградом) и некоторых ландшафтов Монголии (совместно с И. П. Крашенинниковым), и И. В. Ларин при изучении севера Прикаспийской низменности.

Ландшафтные съемки велись в крупных масштабах , их объектом были природные территориальные комплексы, которые выделялись, наносились на карту и описывались непосредственно в поле. В процессе съемок была бесспорно доказана реальность природных территориальных комплексов и подтверждена настолько тесная взаимообусловленность их компонентов, что И. В. Ларину удалось составить первый ландшафтный определитель, который дает возможность установить по характерным (индикаторным) растениям другие компоненты комплекса, а также его сельскохозяйственный потенциал.

В процессе проведения ландшафтных съемок выявилось многообразие природных территориальных комплексов и возникла необходимость установить их различные градации. Важнейшим итогом явилось определение наиболее дробной (элементарной) ступени ландшафтного деления, которую Б. Б. Полынов и И. М. Крашенинников называли элементарным ландшафтом, а И. В. Ларин — микро-ландшафтом (оба понятия соответствуют ранее введенной Р. И. Аболиным эпиморфе).

Наконец, еще одним важным научным результатом детальных

¹ Р. И. Аболин в 1929 г. опубликовал среднемасштабные «почвенно-ботанические» карты южной части Казахстана, которые по своему комплексному содержанию вполне соответствуют ландшафтным картам (подробнее о ландшафтных съемках и картах этого периода см.: А. Г. Исаченко. Физико-географическое картирование. Л., 1961. Ч. 3). 42

ландшафтных исследований было появление первых идей в области динамики и эволюции ландшафта. Начало этому, генетическому, направлению в ландшафтоведении было положено Б. Б. Полыновым при изучении донских песчаных массивов.

Таким образом, на рассмотренном этапе отечественные географы приближались к созданию учения о ландшафте с двух сторон — как бы «сверху», в процессе теоретической разработки региональных схем, выделения «меридиональных зон», «провинций» и т. п., и снизу — от полевой съемки и установления элементарных физико-географических единиц. Оба направления пока не были объединены, и разработанной ландшафтной теории еще не существовало.

На рубеже 20-х и 30-х годов наблюдается заметное оживление интереса советских географов к методологическим и теоретическим проблемам науки. Толчок к дискуссиям и теоретическим поискам в области ландшафтоведения дала известная работа Л. С. Берга «Ландшафтно-географические зоны СССР» (1930) . Во введении к этой книге дается краткое изложение основ учения о ландшафте. Берг уточнил и дополнил свое первое определение ландшафта (1913), привел примеры ландшафтов, рассмотрел вопрос о роли отдельных компонентов и их взаимодействии, а также изложил интересные соображения о сменах ландшафтов во времени, о причинах и формах их изменений, ясно подчеркнув необходимость генетического подхода к ландшафту. Касаясь истории ландшафтоведения, автор подчеркнул, что оно возникло на русской почве под влиянием идей В. В. Докучаева.

«Ландшафтно-географические зоны СССР» вызвали у советских географов живой отклик. Несомненно, книга имела и свои слабые стороны, однако многие критические выступления в адрес ее автора были поверхностными и, как впоследствии подтвердилось, несправедливыми. Труд Л. С. Берга еще долгое время служил отправной точкой для всех ландшафтоведов.

Л. С. Берг, как и большинство других географов того времени, не ограничивал объем ландшафта, понимая ландшафт очень широко, как географический комплекс вообще независимо от ранга. Среди примеров ландшафтов он называет болота, ельники, бугристые пески и т. п., т. е. повторяющиеся в пространстве образования — классификационные единицы элементарных природных комплексов, и в то же время такие крупные и неповторимые (индивидуальные) единства регионального уровня, как Валдайская возвышенность и даже Среднесибирское плоскогорье.

Таким образом, создавалась двойственность толкования ландшафта. С одной стороны, в его определение Л. С. Берг включил условие повторяемости в пределах той или иной зоны Земли (в этом случае под ландшафтами следует понимать болота, ельники и т. д.), с другой же стороны, он неоднократно подчеркивал, что ландшафт — это «географический индивид», не повторяющийся ни в пространстве, ни во времени (этому условию отвечают региональ-

43

ные примеры Л. С. Берга, хотя они и относятся к очень сложным единствам). На это противоречие обратил внимание М. А. Первухин (1901 — 1939), выступивший в 1932 г. с большой методологической статьей, где впервые попытался рассмотреть проблемы ландшафтоведения с позиций марксизма. М. А. Первухину принадлежит важная мысль о том, что основными научными методами ландшафтоведения служат районирование и типологический анализ территории и что район является закономерным сочетанием определенных территориальных типов. Однако типологическому подходу он придавал решающую роль и потому считал, что основным термином «ландшафт» надо обозначать не целостное территориальное едиство, а «тип территории» как объединение сходных между собой, хотя и разобщенных участков — микроландшафтов, или элементарных ландшафтов. По Первухину, следовательно, ландшафт — это не конкретная территория, а классификационное (родовое) понятие.

Однако другие географы не согласились с мнением М. А. Первухина и развивали иной взгляд на ландшафт. Так возникли две трактовки понятия «ландшафт» — типологическая и региональная (или индивидуальная). Наиболее глубокое обоснование последней дал Л. Г. Раменский (1884 — 1953). Его взгляды основывались на большом опыте прикладных исследований естественных пастбищ. Согласно Л. Г. Раменскому, ландшафт — это сложная территориальная система, состоящая из разнородных, но сопряженных, т. е. закономерно между собой связанных в пространстве и развивающихся как одно целое элементарных природных комплексовэпифаций. Эпифации формируются внутри ландшафта на различных местоположениях — однородных элементах рельефа и характеризуются однородными экологическими режимами (тепловым, водным, солевым) и одним биоценозом. (Как видим, это понятие совпадает с возникшими ранее представлениями об эпиморфе, микроландшафте и элементарном ландшафте: все эти термины — синонимы.)

Л. Г. Раменский считал, что в каждом ландшафте обнаруживаются следующие общие черты: 1) закономерное единообразное расчленение поверхности на местоположения и соответствующие им эпифации, 2) общность происхождения и развития всего комплекса, 3) глубокая взаимная сопряженность, постоянное взаимодействие между эпифациями, 4) общие для всего комплекса основные закономерности. Он подчеркивал, что «полное развертывание ландшафта требует территории, достаточной для размещения на ней всего свойственного этому ландшафту комплекса местоположений в характерном соотношении их площадей» '.

Эпифации группируются в промежуточные комплексы, которые Л. Г. Раменский назвал урочищами (они связаны с самостоятельными формами рельефа, отдельными частями обширной речной поймы и др.). Вводя в науку понятия об эпифации и урочище, Раменский

Раменский Л. Г. Введение в комплексное почвенное и геоботаническое изучение земель. М., 1938. С. 163. 44

развил идею морфологии ландшафта, намеченную Г. Н. Высоцким. Важнейшая же заслуга его перед ландшафтоведением состоит в том, что он указал на новый тип географических связей. Если ранее под географическими связями и взаимодействиями имелись в виду только взаимоотношения между компонентами (т. е. как бы по вертикали), то Л. Г. Раменский обратил внимание на важность изучения связей между отдельными участками, т. е. элементарными природными комплексами, расположенными на водоразделах, склонах, в долинах и водоемах («по горизонтали») . Все эти участки, расположенные внутри одного ландшафта (впоследствии они стали трактоваться как морфологические части последнего), составляют звенья единого потока и перераспределения тепла, влаги, минеральных и органических веществ и поэтому должны рассматриваться в совокупности как целостная материальная система. Такое толкование ландшафта значительно расширяет наши представления о взаимосвязях и взаимодействиях в географических комплексах и открывает новые пути для их познания.

Итак, в 30-е годы учение о ландшафте обогатилось важными новыми идеями, но они еще не были объединены в стройную теоретическую систему, в законченное учение. Ландшафтная съемка продолжала оставаться делом инициативы одиночек, несмотря на призыв М. В. Первухина в 1933 г. с трибуны 1 Всесоюзного географического съезда в Ленинграде приступить к систематической ландшафтной съемке страны. Недооценка значения полевых ландшафтных исследований отрицательно сказалась на разработке теории физической географии: некоторые концепции приобретали умозрительный характер и давали пищу для упреков в схоластичности и отрыве от жизни.

Большим недостатком оставался разрыв между ландшафтоведческим и общеземлеведческим направлениями. Именно в эти годы А. А. Григорьев (1883 — 1968) приступил к разработке учения о географической оболочке, но оно не привлекло к себе серьезного внимания со стороны ландшафтоведов. Лишь С. В. Калесник (1901 — 1977) подчеркивал в 1940 г., что каждый ландшафт как целостная индивидуальная единица неразрывно связан с географической оболочкой и его изучение должно органически сочетаться с изучением всей географической оболочки.

В зарубежной географии рассматриваемого периода господствовала хорологическая концепция с сильным гуманитарным уклоном. С идеями докучаевской школы географы Запада практически не были знакомы. Физическая география находилась в плачевном состоянии, многие географы считали, что без нее можно вполне обойтись. Разработкой ландшафтной концепции продолжал заниматься лишь 3. Пассарге. Он придавал большое значение внутреннему пространственному рисунку ландшафта, т. е. набору, форме и взаимному расположению его морфологических частей («частных ландшафтов» и «частей ландшафта»), а также считал важной

45

задачей разработку типологии ландшафтов. Пассарге недооценивал необходимость изучения взаимосвязей между компонентами ландшафта и применения генетического подхода. Ландшафт у него выступает не как целостная материальная система, а как результат механического наложения пространств, занятых отдельными компонентами. Он допускал субъективизм при выделении ландшафтов.

Физико-географическое районирование также не получило развития на Западе, если не считать некоторых работ английских географов, выполненных в духе Э. Дж. Гербертсона.

Пожалуй, наиболее интересны результаты некоторых детальных полевых исследований, предпринимавшихся в прикладных целях, особенно лесоводственных. Английский исследователь Р. Бурн на основе опыта подобных исследований пришел в 1931 г. к представлению об элементарных природных комплексах, которые он обозначал термином «сайт» (§11е). Закономерные сочетания таких участков образуют, по его мнению, самостоятельные районы как целостные природные единства. В этих суждениях мы обнаруживаем близость к идеям Л. Г. Раменского, однако они не привлекли тогда внимания географов.